Папка Оли не вернулся с фронта, поэтому, когда в школе её сосед по парте Колька Воробьёв хвастался пистолетом, выструганным из дерева его отцом, девочку душила обида.
- Батя сказал, найдёт для меня работу в колхозе, – поведал однажды Колька, а Оля, выбежала из класса, и долго плакала, сидя на крыльце школы. Никто не мог понять, в чём же дело и директор, Пётр Афанасьевич даже спросил, не Колька ли её обидел. Девочка отрицательно мотала головой, размазывая по щекам крупные, солёные капли и плакала, плакала, плакала…
Колькин отец вернулся, щеголяя медалями, а её папка остался лежать в германской земле на высотах со страшным названием Зеловские. Олю всегда пугало это слово, от которого, казалось, так и веяло могильным холодом.
Осенью она снова пошла в школу. Уговаривала маму разрешить ей работать на ферме, но женщина заявила, что главное для Оли сейчас – учиться.
- Папа гордился бы тобой, – шептала она, расчесывая русые волосы дочери, и плакала, как плакала Оля минувшей весной на крыльце школы. Слёзы текли по щекам, а мама твердила срывающимся голосом:
- Ничего, Оленька, ничего. Всё будет нормально. Ты главное Боженьку попроси, помолись, а он поможет, не оставит нас.
И девочка молилась. Однажды, когда она случайно сказала об этом тёте Тамаре с соседней улицы, та заявила, что если бы Бог существовал, он бы никогда не позволил стольким мужикам из их села сгинуть на войне. А раз уж похоронок в село пришло почти три десятка, то нет никакого Бога.
Но Оля молилась всё равно… Вечерами, забравшись по скрипучей лестницы на чердак, она долго вглядывалась в ночную тьму и молилась. Бог представлялся ей высоким, крепким мужчиной в маршальском кителе. Он шел по изрубленной осколками земле и отводил пули от советских солдат. Выносил на себе раненых. Ей грезилось, что вот сейчас Бог дойдёт до той воронки, рядом с которой лежит её папка. Подойдёт, поможет подняться и скажет: «Живи, Иван Артемьевич. Ты нужен дочери». Она надеялась, что вот сейчас… но когда Бог с лицом маршала Жукова уходил во тьму на поиски папки, девочка уже крепко спала.
Это был её бог. Не тот странный полураздетый мужчина на кресте, который и себя-то не смог защитить, а маршал-победитель, который непременно вернёт ей отца.
В конце сентября, когда урожай на колхозном поле был собран и дети сели за школьные парты, Оля поссорилась с Колькой. Глупый мальчишка опять рассказывал всем, как хорошо его батя умеет стрелять из ружья и именно поэтому он выжил в войну. Оле хотелось крикнуть: «Мой папка стрелял лучше! Он был охотником!». Но она лишь с обидой смотрела на вредного одноклассника и старалась не заплакать, а когда Колька опять заговорил про отца, назвала его дураком и Гитлером.
Расстроенная, в слезах, она выбежала из здания школы и помчалась прочь. На окраине села девочка остановилась перевести дух и разрыдалась. Опустившись на траву возле крайнего от реки дома, она несколько минут сидела, закрыв лицо ладонями. Когда слёзы, наконец, перестали сочиться из глаз, Оля огляделась. Справа, сокрытое пеленой измороси, раскинулось село. Слева змеилась река, к которой по косогору спускались картофельные поля.
А за спиной у плачущего ребёнка высился старый бревенчатый дом.
Дом стоял на отшибе, заросший со всех сторон высоким бурьяном, с заколоченными окнами и ржавым амбарным замком на дверях.
Оля не помнила в лицо хозяина этого мрачного дома. Она знала о нем лишь из рассказов мамы, да из обычного трёпа Кольки Воробьёва. Мама рассказывала, что до войны в доме жил морской офицер с семьёй, но когда фашистские танки начали скрести своими траками советскую землю, за офицером с семьёй прислали машину. Пришла полуторка. Хозяин дома и его домочадцы быстро скидали необходимые вещи в кузов грузовика и отбыли на одну из военно-морских баз. Колька же добавлял к этой истории, что офицер обещал вернуться в село как только война закончится. Дескать, услышал об этом глупый мальчишка от своего папки… от своего бати. Но, как бы то ни было, никто в дом на окраине не вернулся. Тщетно осенние дожди стучались в запертые двери, барабанили по заколоченным окнам. Дом, словно верный пёс, ждал своих хозяев…
Оля поднялась с травы, отряхнулась, вытерла краешком платка вновь проступившие слёзы. Она была как этот дом. Ждала отца, спустя долгие месяцы и верила до последнего. Как старый дом на окраине…
Раздвигая траву, Оля подошла к дому вплотную. Старый добротный сруб уже давно просел, врос в землю и теперь окна, до которых Оля раньше не смогла бы допрыгнуть, находились на уровне её лица.
«А может это я выросла?» - мелькнуло в голове, и девочка слабо улыбнулась.
Оля подумала, что, будь ставни открыты, то сейчас могла бы без труда заглянуть в окно, даже не приподымаясь на цыпочках. Просто подойти и заглянуть. Она коснулась оконной коробки и только теперь поняла, что стоит перед застеклённым окном, а вовсе не перед деревянным щитом, закрывающим оное. Да и стёкла в окне были не грязные и мутные, а чистые, словно только сегодня дождь омыл их или кто-то бережно протёр тряпицей.
Это было странно, но Оле вдруг больше всего на свете захотелось заглянуть через окно в старый дом морского офицера. Так она и сделала. На мгновение зажмурилась, будто боясь, что всё это – лишь наваждение, а потом резко распахнула глаза, и дыхание перехватило от восторга. Перед окном стоял большой, накрытый клеёнчатой материей стол, на котором лежало бесчисленное множество морских раковин, стояли всевозможные статуэтки.
- Здравствуй, - прозвучало со стороны сеней.
Оля вздрогнула и обернулась. На крыльце стоял невысокого роста полноватый седой старик.
- Я думала, тут всегда закрыто, – растерянно прощебетала девчушка. – Всегда было заколочено. Ещё с войны…
- Сейчас я тут живу, - добродушная улыбка озарила лицо старика. - Понравились ракушки? Видела когда-нибудь такие?
Оля отрицательно мотнула головой.
- Если хочешь, можешь зайти и послушать, – смилостивился старик.
- Послушать? - Оля хихикнула, стирая с лица последние слёзы. – Это как?
- Говорят, там можно услышать шум моря, – заговорщически произнёс дед. – Заходи.
Оля вслед за стариком прошла через сени в просторную, светлую комнату и охнула, увидев её содержимое. Все стены просторного помещения были увешаны разнообразным оружием. Большие кованые мечи в узорных ножнах, тяжелые палицы, грозного вида автоматы с аккуратным раскладными прикладами. В углу покоились огромный круглый щит и стояли, прислонённые к стене, копья с тяжелыми каменными и металлическими наконечниками.
- Ого! У вас тут настоящий музей.
- Нравится?
- Очень, – девочка заворожено разглядывала развешанные по стенам картины.
На одной изображался мужчина в пиджаке на фоне трёхцветного полотнища. Чем-то этот худощавый лысоватый дядька напомнил Оле товарища Ленина, но она предпочла не говорить об этом хозяину дома.
Вторая картина была и вовсе странной – заснеженная площадь, мавзолей с надписью «Ленин», а вокруг люди в странной одежде, сжимающие в руках небольшие прямоугольные предметы, напоминающие портсигары.
- Это Москва, да?
- Москва, – кивнул хозяин дома. – Красная площадь. Январь две тысячи…
Он осёкся и замолчал.
- Хороший художник, – заполнила неловкую тишину юная гостья, – но люди какие-то…
- Какие?
- Не такие какие-то. Все грустные и, по-моему, злые…
- Да, люди там не те, что прежде, – хмыкнул старик. – Это фотограф… ну то есть художник такой.
- А вот этот, – девочка указала на портрет мужчины, в котором отыскала сходство с товарищем Лениным, – как Владимир Ильич Ленин, но без бороды.
Дед засмеялся.
- Вроде того. Всё в жизни повторяется – и партия и вождь. Ты будешь море слушать?
Оля кивнула.
Старик прошел через комнату, взял со стола небольшую сине-зелёную ракушку и подал Оле. Та прижала ракушку к уху, затаила дыхание. Из недр морского сокровища донеслись резкие хриплые звуки, будто кто-то быстро-быстро колотил палкой по плотной ткани.
- Это море? – удивилась девочка.
- Это вертолёт, – пояснил хозяин дома, принимая ракушку из рук ребёнка. – Ка пятьдесят два… Но это не важно.
Он замолчал, потом выпалил в пустоту:
- Это ещё нескоро.
- А другие ракушки? Там тоже ирталёт?
Дед встрепенулся:
- Что?.. А, нет… В каждой что-то своё. Я даже сам не знаю, что в некоторых. Но в какой-то из них точно было море. Я помню…
Оля взяла со стола большую, яркую ракушку и принялась вслушиваться в доносившиеся из её утробы звуки.
- Тут тихо, – наконец произнесла она со вздохом. – Нет моря. И ирталёта нет.
Старик бросил на ракушку холодный, цепкий взгляд, потом поглядел на девочку и улыбнулся, но улыбка вышла наигранной.
- Это тоже нескоро… Там нет ничего… потому, что ничего не будет.
- Где? – не поняла Оля.
- На Земле, – уклончиво ответил старик. – Но это будет ещё очень нескоро. После войны.
- А вы тоже с войны?
- Я много войн видел, – хозяин дома помрачнел.
Казалось, спроси его сейчас ребёнок о виденных войнах и не выдержит, расплачется.
- А как вас зовут? – выдала вместо ожидаемого вопроса девчушка.
- Пётр, – старик приосанился. – А тебя зовут Оля.
- Откуда вы знаете?
- Я многое знаю. – Пётр с прищуром поглядел на ребёнка. - Чай будешь?
- Если можно… - растерянно пролепетала девочка.
- Можно, – дед Пётр улыбнулся. – Ты пока смотри тут всё, но руками не трогай. А я чай вскипячу.
Оля кивнула и вновь погрузилась в созерцания завораживающего великолепия. Сначала она долго рассматривала изящную статуэтку женщины с рыбьим хвостом, держащей в руке круглое зеркальце, затем увидела на столе странную фигурку из желтого металла, изображающую мужчину в длинной, похожей на платье одежде. Оля улыбнулась, представив на миг, как вот в такой же нелепой рясе заходит в класс её сосед по парте Колька Воробьёв. Она засмеялась, хотела взять статуэтку и покрутить в руках, рассмотреть со всех сторон, но вовремя вспомнила, что дед Пётр запретил трогать предметы руками. Тогда она подошла к другому краю стола и принялась разглядывать большую золочёную корону, водруженную сверху на большую вазу с изображением человеческого лица. Искрящиеся камушки так увлекли Олю, что она на время забыла и про бестолкового Кольку и про деда Петра, который ушел кипятить чай. Лишь блеск красных и зелёных камешков был ей важен и интересен.
Заскрипели половицы и из соседней комнаты вышел дед Пётр, неся с собой два стакана с налитым в них чаем.
- Не часто ко мне гости заходят, - Пётр поставил стаканы на краешек стола, принёс два табурета и, сев на один из них, пристально посмотрел на Олю. – А ты чего плакала-то?
- Когда? – Оля провела ладонями по щекам, чтобы удостовериться, что слёз её не видно.
- Когда возле дома сидела. Я в окно видел.
- Просто плакала. Грустно потому что. – Оля старалась не встречаться взглядом со стариком.
Подтянула к себе стакан с чаем и вдохнула странный аромат напитка.
- Это чай с лимоном, - заметив её удивление, объяснил Пётр. – Из пакетика, правда, но уж какой есть.
Он немного помолчал, потом добавил:
- Я же тебе говорил, что многое знаю. Вот и про папку твоего мне тоже известно. Поэтому плакала, да?
Девочка с тоской взглянула на собеседника.
- Он на войне погиб, - сказала она так тихо, что, казалось, Пётр не услышит, но он услышал.
- Так бывает.
- А вы верите в Бога? – внезапно спросила Оля и сжалась, боясь, что сейчас дед начнёт кричать: «Бога нет!», как это обычно делал председатель. - Мама сказала, надо боженьке молится и всё будет хорошо.
- Верю ли в Бога? Верю, – старик улыбнулся. – Твоя мама правильно говорит.
- Папка в раю, да?
Пётр залпом допил оставшийся чай и кивнул. Больше Оля ничего не спрашивала. Она прихлёбывала чай и попеременно глядела то на причудливые ракушки, то на хозяина дома. Когда стакан опустел, они с дедом ещё какое-то время сидели молча, после чего Оля засобиралась домой. Пётр проводил её до дверей, а когда девочка свернула на тропку, ведущую в село, прошел в комнату и опустился на табурет.
- Всё у вас войны, смерть, слёзы, - прошептал старик. - Что же вы делаете, люди?!
Дом отозвался давящей тишиной.
Пётр поставил стакан на подоконник, взглянул на часы. Электронный хронометр «Монтаны» показывал: «16:40». Пора…
В очереди за хлебом успокоит он старушку, потерявшую сына при штурме Грозного, выпьет со старым солдатом, единственного сына которого привезли в цинковом гробу из Кандагара. А потом – туда, на опалённый войной Кавказ, где в тенненском полку человек по фамилии Лермонтов просит Спасителя избавить Россию от войны.
А в деревне навсегда останется пустой дом с заколоченными окнами, хозяин которого так и не вернулся с войны. Не поверит никто в рассказ девочки Оли о странном старике, живущем в этом доме, если та решит поведать кому-то эту странную историю. Да и не будет через двадцать минут в доме ни статуэток, ни мечей, ни ракушек, из которых доносится стрёкот автоматных очередей и рёв работающих по мирному Цхинвалу установок «Град». Ничего не будет. Пустой старый дом на окраине села. А Пётр появится в другом городе и в другое время. Появится там, где он нужен, чтобы поддержать тех, кого не обошла стороной война. Это его работа и его крест. Быть может, гораздо более тяжкий, чем тот, на котором когда-то был распят его Учитель.

Я шагал по туннелю, освещенным бледным светом, магических шаров. Голова, раскалывалась, горячий воздух подземелья затруднял дыхание, а крики истязаемых душ действовали на нервы. Я занимал должность архидемона уже несколько тысяч лет и раньше не испытывал ничего подобного. Последний год раздражало всё – ежедневная рутинная работа по приему и распределению душ в моём Круге, стопки документов, требующие моей подписи, вечная жара и постоянные крики. Управлять одним из Кругов Ада становилось для меня всё труднее – нет, я не уставал физически, тело трехметрового архидемона не нуждалось ни в еде, ни в отдыхе. Я уставал психологически. Потолки пещер давили на меня.
Тяжелый стук копыт и лязг шипованных доспех, положенных мне по должности, разносился далеко, предупреждая о моём появлении. Мелкие прислужники бесы шныряли по коридорам по различным бытовым и служебным делам, но при виде меня сворачивали в боковые коридоры или пытались забиться в различные щели. Бестии, мистики, Потрошители и другие высшие формы демонов прижимались к стенам, уступая мне дорогу.
Я шел к одному из порталов, пробитыми нашими мистиками в мир людей. Здесь, в Аду, он располагался посередине небольшого зала, окруженный колоннами. В мире людей портал выходил в одном из дальних углов огромного парка. Только примятая трава выдавала там присутствие портала. И горе тем людям, кто случайно вступал в него. Они оказывались у меня в гостях раньше срока.
Шагнув в пентаграмму, я на секунду ослеп от яркой зеленой вспышки. В парке я уже выглядел как человек – сухощавый мужчина средних лет, лицо морщинистое, голос хриплый, цвет глаз – серый. Доспехи превратились в обычные человеческие рубашку и брюки, на ногах появились ботинки. Я вздохнул полной грудью. После адского пекла, прохладный ночной воздух был для моих легких как бальзам.
Я направился к своей любимой скамейке. Она находилась в дальнем углу парка, в конце небольшой тупиковой аллеи. Кусты скрывали её со всех сторон. Я любил сидеть на неё и смотреть на звезды. Они не поменялись за последние тысячи лет, но всё равно смотреть на них было приятно. Я часами мог любоваться этим узором – россыпью бриллиантов звезд на темном бархате неба. Ночью здесь никогда никого не было – никто не мешал мне смотреть на черное небо и наслаждаться теплым ветерком.
На данный момент на скамейке сидела девушка, закрыв лицо руками. Не ожидая никого здесь встретить, я буквально налетел на неё и замер, как вкопанный. Она подняла своё лицо и посмотрела на меня. Девушка совсем недавно плакала – об этом говорили красные круги под глазами. По человеческим меркам она была очень красива – длинные вьющиеся волосы, правильные черты лица, красивое тело и темно-синее глаза.
- Это моя скамейка – сказал я.
- Извините, – она подвинулась на самый край – я не знала.
Я присел с другого края, пытаясь сообразить, что мне делать дальше.
- Я вам не мешаю? – спросила девушка.
- Нет – сказал я и устремил свой взгляд в небо.
- Я уйду, если вам мешаю.
- Вы мне не мешаете.
- Мне просто очень грустно и не с кем поговорить. Можно я поговорю с вами?
- Я плохой собеседник.
- Тогда можно просто посидеть и помолчать.
- Это было бы замечательно.
Несколько минут мы сидели молча. Я смотрел на звезды и с тоской думал, что скоро придется возвращаться обратно в Ад и неизвестно когда ещё получиться вырваться на поверхность.
- А тебе сняться сны? – вдруг спросила она. Это было так внезапно, что я растерялся, сначала кивнул, потом помотал головой, а после растерянно посмотрел на неё.
- Нет – объяснять, что никогда не сплю, я не стал.
- А мне сняться каждую ночь – сказала она и, немного помолчав, добавила – только не всегда добрые.
На этот раз молчали мы довольно долго. Я продолжал смотреть на звезды и мои мысли витали где-то высоко.
- А с вами хорошо – вдруг сказала она – от вас веет какой-то силой… и спокойствием. Как вас зовут?
Ей опять удалось выбить меня из колеи. Хозяин никого не давал нам имен – только «инвентарный номер». Первый десяток – это его кардиналы. Каждый из нас управлял одним из Кругов Ада. До сотни нумеровались Потрошители – личная охрана Хозяина. Огромные рогатые демоны с косами – идеальные машины для убийства. Далее уже нумерация шла по видам тварей – бес № 256815, мистик № 36981…
- Восьмой – сказал я.
- Что?
- Меня зовут так – Восьмой.
- Странное имя – удивилась она.
- Какое есть – буркнул я.
Помолчали.
- А меня Оля зовут. А что вы делаете здесь ночью?
- Смотрю на звезды и думаю.
- О чем?
- Не знаю – замялся я – обо всём наверно, кроме работы.
- Вам не нравиться ваша работа? Тогда увольтесь и всё, найдите другую работу.
- Как уволиться? – поперхнулся я – не получиться!
- У нас же не рабовладельческий строй, каждый выбирает себе работу, какую хочет.
Сама мысль «уволиться» с моей нынешней работы казалась такой абсурдной и пугающей, что я раздробив её на сотни осколков выкинул из головы.
- Я люблю стихи, а ты? – спросила Оля.
- Я не знаю… Тысячу лет уже не слышал стихов.
- Хочешь, я тебе прочту свой любимый отрывок Вальтера Скотта?
Ветер играл волосами, они словно волны омывали ей лицо. Голосом, дрожащим от чувств, Ольга продекламировала:

Любуясь собственной тоскою,
Они не ведают покоя.
Судьба и рок, печальных их,
Убить в себе себя самих,
Они бесследно канут в Лету,
Непризнанные и не воспеты.

Закончив читать отрывок, она посмотрела на меня. Её темно-синие глаза зацепили что-то в моей душе (и ли что там у меня вместо души) и я провалился в них, как в омут. Мы проговорили всю ночь, и я много узнал про неё. Оле было всего двадцать два года, она ещё нигде не работала. Рано вышла замуж, уехала в чужой город и недавно развелась – муж изменял ей с другой женщиной. Сейчас в её жизнь был очень сложный период – одна в городе, где еще не обзавелась друзьями, брошенная мужем и не имеющая работы. Деньги, которые оставил муж, катастрофически быстро уменьшались. Попытки устроиться на работу пока не к чему не привели. В квартире, где всё напоминало о муже, ей было тяжело находиться, и Ольга целыми днями гуляла по городу. Когда мы встретились – она подумывала о самоубийстве, но, выговорившись, ей стало гораздо легче. Пообещав ждать меня следующей ночью на этой же скамейке, Ольга ушла, одарив меня на прощанье улыбкой. Эта улыбка настолько поразила меня, что я еще долго сидел на скамейке, смотря ей вслед.
Мы стали встречаться каждую ночь. Целый день (земной естественно, в Аду всегда сумрак), исполняя свои обязанности, я с нетерпением ждал, когда наступит ночь. Наши встречи всё больше значили для меня. Мы не говорили о моей работе, тем для разговоров и без этого хватало. Я в основном слушал – мне нравилось, как Оля говорит обо всём на свете. А особенно мне нравился её смех – звонкий, заразительный… Хотя мой смех и напоминал лай цербера, смеяться было приятно.
Все изменилось, когда у людей началась война. Я не интересовался политикой, но судя по огромному количеству душ – Америка опять вторглась в какую-то азиатскую страну. Целый месяц у меня не было свободной минуты – караваны душ нуждались в оформлении и распределении по пыточным площадкам. Сутки напролет я встречал вновь прибывших, подписывал бумаги, которые мне подсовывали наши клерики….
В один из таких дней моя прежняя жизнь разлетелась на тысячи осколков, когда обходя длинный ряд вновь прибывших душ, я заметил среди них знакомый силуэт. На моём лице не отразилось ничего – мимика демона скрывала все эмоции. Но внутри меня бушевал смерч, который крушил и без того треснутую гранитную плиту, которая заменяла мне разум.
«Этого не может быть» - билась мысль у меня в голове – «только не она и не здесь. Почему Творец не забрал её к себе?»
Души после смерти, обретают тела в Аду, идентичные их телам до смерти. Хозяину не достаточно только духовных страданий душ, физические страдания выделяют больше эманаций, которые подпитывают его и его армию. Для извлечения эманаций страданий мистики постоянно подлечивают искалеченные тела, чтобы души страдали вечно. Поэтому сейчас, в огромном зале Распределения, передо мной стоял длинный ряд обнаженных и пока еще не тронутых пытками человеческих тел. По периметру зала неподвижно, застыв словно статуи, стояли Потрошители. Вдоль ряда сновали трехголовые церберы, яростно рыча и принюхиваясь. Ольга стояла посередине этой колонны и, в отличии от большинства душ, которые смотрели неподвижными глазами в пол, испуганно смотрела по сторонам.
- Эту – резко бросил я, указав на Ольгу когтем – ко мне в кабинет со всеми документами.
Надо действовать быстро, нахрапом, пока подозрения в мой адрес не дошли до Хозяина. А такие вещи доходят до него быстро – стукачей много везде, даже в Аду. А Хозяин обязательно заинтересуется, почему я уделил своё личное время какой-то душонке. Такого не было ни разу за тысячи лет. Две бестии, безумные особи женского пола с полуметровыми железными когтями, вытащили Ольгу из толпы и потащили, вслед за мной. Далее семенил клерик с толстой папкой «личных дел» вновь прибывших, пытаясь на ходу отыскать нужную страницу.
Я шагал по длинному коридору, ведущему в мои апартаменты, и мой внутренний мир продолжал разрушаться. Что-то творилось со мной, нечто странное, я прекрасно это осознавал, но не мог ничего сделать.
Оказавшись в кабинете, я жестом выгнал всех, оставшись с Ольгой наедине. Небольшая пещера, освещенная магическими шарами, стены, увешанные различным холодным оружием, горящий камин и огромный письменный стол, заваленный бумагами. Вот и всё, что было у меня за долгие годы службы. Ольга стояла перед столом и испуганно смотрела, как я метался по кабинету. Смерч в моём сознании не давал мне остановиться. Я мерил свой кабинет шагами, пытаясь взять себя в руки.
- Почему? – спросил я, резко остановившись и обернувшись к ней.
- Я не понимаю – она заплакала – Где я? И что вы от меня хотите?
- Ты в Аду – безжалостно кинул я – Меня интересует, как ты сюда попала. Невинные души отправляются к Творцу. Поэтому я спрашиваю, почему ты здесь?
В ярости я сорвал огромный щит со стены и швырнул его в угол.
- Он не пришел – тихо сказала она.
- И что?
- Он не пришел – закричала она, разрыдалась и закрыла лицо руками – я спрыгнула с моста.
Теперь все стало понятно. Самоубийцы не попадают в Высший Чертог, они оседают здесь, в Аду, попадают в мой Круг. Я стоял и смотрел на плачущую девушку и в голове у меня уже зарождался План.
- Охрана- позвал я.
Две бестии немедленно проскользнули в мой кабинет, готовые к приказаниям.
- Увести душу по назначению – сказал я – и, когда они повернулись ко мне спиной, двумя руками свернул им шеи. После чего кинул папку с «личными делами», среди которых было дело Ольги, в камин и снял со стены ножны со своим мечом. Когда-то с ним я штурмовал Высший Чертоги Творца. Это было еще до Падения. Сегодня он мне пригодиться.
- Беги за мной – сказал я – ты должна жить.
- Я не понимаю – Ольга посмотрела на меня своими синими глазами – что происходит?
- Потом объясню – кинул я и открыл дверь.
Ад жил своей жизнью. Пока мы шли к порталу, навстречу попались десятки существ различных видов. Их всех я убил, мечом, не останавливаясь. Ольга бежала за мной, вскрикивая от каждого убийства. Хоть это и были демоны, порождения Ада. Наш путь устилали тела и лужи крови. Трудно остановить архидемона, который похоже спятил.
Хозяин уже в курсе – думал я. Времени в обрез. Личная гвардия уже в пути. Хорошо, что мы успели добежать до нужной пещеры.
- Иди – я толкнул её к порталу – беги как можно быстрее и как можно дальше. Тебе ещё рано умирать. Живи правильно, роди детей и попадешь к Творцу.
Мне было очень больно. Я бы плакал, будь у демонов слезные железы. Ольга что-то медлила и смотрела на меня. Когда наши взгляды встретились – она все поняла.
- Ты… - её глаза расширились и она шагнула мне на встречу.
Я бесцеремонно толкнул её в портал. Оля исчезла в зеленой вспышке и я тут же начал крушить колонны. Злости было во мне через край. Тонны земли сыпались на портал, заваливая его. Много времени уйдет, пока бесы разгребут завалы. Хорошо! У Ольги есть время.
Я поднял взгляд к по потолку. Хоть и не было видно звезд, я их представлял. Мириады звезд светили для меня сегодня сквозь толщу миров. Когда ворвались церберы, а следом десяток Потрошителей, я был уже спокоен и готов к битве. Пластины на доспехах хрустнули, когда я расправил плечи и достал свой меч. Считайте, что я увольняюсь с этой долбанной работы по собственному желанию…

31.08.2011г.
Lexbill

Тишина. Томная, звенящая пустотой тишина. Она словно давила на грудную клетку, не давая вздохнуть полной грудью. Тяжело. Очень тяжело. Легкие давно начали “гореть” от недостатка кислорода. Перед глазами все поплыло, заставляя перевернуться на бок и шумно закашляться.
Удушливый, выворачивающий наизнанку спазм. Внутри все словно сжалось в плотный тугой комок, подкативший к самому горлу.
Мертвенно бледный Артем подобрал под себя колени, обхватывая их руками, и его, наконец, вырвало.
Странное помутнение медленно проходило вместе с предательской дрожью во всем теле.
– Как заново родился, – хрипло прошептал молодой парень, тыльной стороной ладони вытирая губы, осторожно садясь и оглядываясь по сторонам. – Какого?!
Артем испуганно завертел головой, силясь понять, где он находится. Тщетно.
Вокруг лишь высокая зеленая трава и одинокие деревья, плавно переходящие в густой лес, растянувшийся до самого горизонта. Вдалеке виднелись невысокие горы, сейчас затянутые дымкой рассеивающегося тумана. Чуть справа, где холмистая местность сходила на нет, сменяясь пологим спуском, была заметна выложенная из камней своеобразная лестница, ведущая к зеркально-чистой реке.
– Горы, река, лес… – тихо повторял парень, словно в бреду. Сейчас он был точно уверен, что никогда не был здесь раньше. – Черт возьми, где я?
Он осторожно поднялся, чувствуя, что колени все еще предательски дрожат. Сделав несколько неуверенных шагов, Артем продолжал затравленно озираться по сторонам. Однако ничего нового и мало-мальски знакомого увидеть не удалось. Все тоже зеленое “море” вокруг и ни намека ни на людей, ни на какие-нибудь блага цивилизации.
“Что за чертовщина. Как я сюда попал? По реке? Но… даже если так… у нас в округе нет гор!” – промелькнуло в голове у Артема, когда вдруг откуда-то слева раздался странный дребезжащий звук и парень, вздрогнув, посмотрел в ту сторону каменной лестницы. Звук исходил оттуда.
“Люди? Там точно должны быть люди! Лестница точно ведет к какой-нибудь деревне. Оттуда я и пришел!”
Артем, сам удивляясь неизвестно откуда взявшимся силам, рванул сначала к лестнице, а потом и вверх по ней, словно боясь, что странный звук прекратиться и вместе с ним исчезнет шанс на спасение. В какой-то момент он даже отчетливо представил, как там, у начала спуска, расположилась старенькая деревушка, в которую они приехали с друзьями отдохнуть и развлечься. Точно, так и было! Он вспомнил! Он все вспомнил!
Но стоило парню подняться на последнюю ступеньку, как он резко остановился, растерянно оглядываясь по сторонам. Все тот же лес, все тоже зеленое “море”, колышущееся под слабым дуновением ветра. Не было здесь никакой деревни. И друзей никаких не было. Ничего не было. Ничего кроме… В очередной раз раздался странный дребезжащий звук, но на этот раз Артем не испугался.
Парень вдруг усмехнулся, подходя к импровизированному сбитому на тонком пеньке столику, с интересом разглядывая старинный черный телефон. Настоящий раритет, из тех, чья трубка вешалась на рычаг, а номер приходилось набирать, крутя “щелкающий” диск.
– Они надо мной издеваются, – произнес Артем, ни к кому толком не обращаясь и с интересом поглядывая по сторонам. – Хотите поиграть? Ну что ж, давайте поиграем, – с этими словами он снял телефонную трубку и, улыбаясь, поднес ее к уху.
– Здравствуй, Артем, – раздался из трубки хриплый стариковский голос. – Уверен, тебе уже не терпеться получить ответы на то множество вопросов, что гложут тебя изнутри. Я обрадую и огорчу тебя. Не на все из них я смогу сейчас ответить.
– Пока не очень смешно. Кто вы? И что это за глупый розыгрыш?
– Ты меня не знаешь, да это и не важно. Важно другое. Твой голос не лишен здорового задора. А значит, ты не до конца понимаешь всю серьезность ситуации. Ты думаешь это глупая шутка? Отнюдь.
– О чем это вы? Кто вы вообще такой? – парень в очередной раз огляделся по сторонам. Этот странный разговор начинал действовать ему на нервы.
– А кто ты? Сам можешь ответить на этот вопрос? Человек? Слишком общее понятие, не отражающее сути. Личность? Слишком избирательно. Говоря о личность, мы чаще всего имеем ввиду лишь отдельные социальные качества, характеризующие тебя как члена того или иного общества. За ширмой своего сознания ты не видишь всей картины в целом. И это плохо. По-моему, пришло время взглянуть правде в глаза. Так кто ты, Артем?
– Вы издеваетесь? Где вы вообще прячетесь?
– И снова неправильный вопрос. Важно, где сейчас находишься ты. Скажи, Артем, ты задумывался когда-нибудь над тем, когда ты умрешь?
– Эй, может хватит издеваться?! Это уже не смешно!
– Везет тем, кто не знает, когда часы остановятся. Но ирония в том, что именно это лишает их ощущения жизни. Они выпивают стакан воды, не наслаждаясь вкусом, не ощущая его. Мысль о смерти меняет все в твоем личном сознании. Если бы я назвал точную дату твоей смерти, это бы полностью разрушило твой мир. Я знаю.
– Вы сумасшедший, вы в курсе?
– Может быть. Но мне далеко до тебя. Я способен замечать очевидное и избегать противоречий. А как же ты, Артем? Ты хочешь жить?
– Глупый вопрос.
– Ответь.
– К черту! Это уже не смешно.
– Ответь «да» или «нет».
– Да! Да, я хочу жить!
– Уже неплохо. В твоем голосе слышна уверенность. Но твои поступки говорят об обратном. А значит, ты лжешь самому себе. Ну же, признай это, наконец.
– Вы полный псих.
– Ты мне не веришь. Ни единому моему слову. Что ж, тогда я тебе докажу. Положи трубку, и ты все поймешь. Ну же, Артем, хватит слушать надоедливого сумасшедшего старика. Сделай…
– Да пошли вы, – зло выкрикнул парень, бросая трубку на рычаг.
Раздался отчетливый щелчок.
Внутри у Артема словно что-то вздрогнуло. И оборвалось.

Странное томительное чувство. Но оно ему знакомо. Он уже испытывал его раньше. Совсем недавно, перед пробуждением. Странно, но… Почему ничего не происходит? Почему он ничего не видит? Темно. И пусто вокруг.
“Что за чертовщина? Где я?”
– Котов Артем Николаевич. Девяностого года рождения.
“Да! Это я! Кто здесь? Где вы? Почему я вас не вижу?”
– Ну, тут все понятно. Передозировка психотропными веществами. Остановка сердца. Клиническая смерть. Кома. Все как по учебнику.
“Что?! Вы шутите? Выпустите меня отсюда!”
– Вы так говорите… Словно вам его совсем не жаль, – обиженный голос откуда-то со стороны.
– Он наш постоянный клиент. Когда ты откачиваешь их в первый раз, ты еще испытываешь чувство сострадания. Но наступает момент, когда оно сменяется усталостью. Я бы лучше спас одного обычного человека, чем с десяток… подобных. Но это не для конспекта.
– А у него есть родственники? – другой голос, переполненный нездоровым любопытством. Почему-то Артем вдруг почувствовал себя крысой, которую препарируют на уроке анатомии.
– Мать. Была. Но после его очередной госпитализации скончалась от сердечного приступа. И вот ее мне по-настоящему жаль.
“Заткнитесь! Не трогайте ее! Ей не надо ваше сострадание!”
– Больше у него никого не осталось. Грустно, но так чаще всего и бывает. Мне сейчас надо будет отлучиться. Ну а вы, юные Гиппократы, побудьте пока здесь, понаблюдайте за течением болезни и симптомами. Вряд ли парень придет в себя. Если уж научных выводов никаких не сделаете, так хоть посмотрите, к чему все это приводит. Врач – это знаете ли опасная профессия. Он тоже, кстати, когда-то учился на врача. С отличием, учился. И в палате этой самой был, только в другой роли…
“Господи, замолчи! Замолчи! Пожалуйста, только замолчи! Я не верю! Это все шутка. Бред. Розыгрыш. Я не могу… Не мог вот так!”
Артем попытался встать, но ничего не вышло. Вместо этого его пронзила адская, выворачивающая наизнанку боль.
Послышался режущий слух машинный писк, заглушаемый криком и звуками беготни.
Сильная встряска и рывок, словно тебя, обессиленного, резко выхватывают из воды. Сознание медленно гаснет, а темнота вокруг сгущается еще сильнее.

– Выпустите, – простонал Артем и, открыв глаза, резко сел, затравленно озираясь по сторонам.
Он снова сидел на земле среди высокой травы, а вдалеке все так же были видны деревья и горы. Ничего не изменилось. Словно ему просто приснился страшный сон.
Никуда не делся и телефон, стоящий на столике поблизости.
Артем медленно поднялся и подошел к аппарату, где-то в глубине души надеясь, что тот зазвонит. Но на этот раз его странный собеседник бездействовал, словно ждал чего.
Артем коснулся было трубки, но тут же передумал, и, взявшись за телефонный кабель, осторожно потянул его. Тот послушно скользнул из кустов, демонстрируя свой неаккуратно оборванный конец.
Как-то обреченно усмехнувшись, парень снял трубку и медленно поднес ее к уху, сглатывая вставший ком в горле.
– Теперь ты мне веришь? – как ни в чем не бывало спросил старик, словно ничего не произошло.
– Кто вы?
– Не начинай снова. У тебя не так уж много времени. Тебе, наверное, интересно, где ты оказался? Я скажу тебе, где. Скорее всего, ты там, где проведешь последние часы своей жизни.
– Я умру?
– Тебе дадут шанс.
– Шанс все изменить?
– Шанс все исправить. Меняться можно не только в лучшую, но и в худшую сторону. Подобная роскошь тебе не позволительна.
– То, что сказал врач… В моем сне. Это правда?
– Начнем с того, что это был не сон.
– То есть, я теперь учебное пособие? – зло усмехнулся Артем, чувствуя, как вспотели его ладони, и проклятая трубка норовит выскользнуть из них.
– Скорее ты наследие для потомков, которые оказались сильнее тебя. Может быть, среди них есть будущие великие ученые. Смотри на это по-другому…
– Мне плевать на них! Я живой человек!
– Поверь мне, это легко исправить. Посмотри на себя, Артем. Посмотри на своих друзей. Каждый день вы паразитируете на окружающем мире, тяните время, чтобы не оказаться за решеткой. В клетке, что вас раздавит. Сломает и разорвет в клочья.
– Нас… Нас можно вылечить!
– Вы ловите кайф даже от замещающих средств. И это, по-твоему, лечение?
– Все не так просто.
– Наркомания это зло, Артем! Очнись! Ты сам видишь, к чему она тебя привела!
– Но ведь должен быть какой-то выход!
– И он есть. Такие как ты не испытывают к другим людям жалости. Но стоит вам посмотреть смерти в глаза, и вы начинаете ценить жизнь. В этом кроется вся идея. И это верный путь. Ты сам скоро все поймешь. Но если ты не согласен, если вдруг решишь, что я требую от тебя слишком многого… Ты всегда можешь положить трубку. Если сомневаешься – лучше сделай это прямо сейчас.
Артем содрогнулся, пытаясь унять дрожь во всем теле. Если он положит трубку, то это станет его последним поступком. Он знал, что просто сойдет с ума, находясь в заточении собственного тела.
– Я так больше не хочу, – дрогнувшим голосом прошептал парень, после чего, собравшись, более уверенно произнес: – Что мне делать?
– Там, внизу, недалеко от берега тонет человек. И он, в отличие тебя, не может себе помочь.
– Я должен его спасти?
– Нет. Ты всего лишь должен принять решение. Решение, от которого будет зависеть чья-то жизнь. Но ты не бессмертен. И не всесилен. Помни об этом.
– Я… я сейчас вернусь, – поспешно произнес Артем, осторожно положив трубку на стол и кинувшись вниз по каменным ступенькам к реке.
Он почти сразу же увидел ее – молодая девушка ненадолго показывалась над водой, жадно глотала ртом воздух и вновь тонула, исчезая из виду. Она уже почти не сопротивлялась, скорее инстинктивно тянула время, понимая, что ей не выбраться.
Артем колебался всего секунду. На ходу скинув кроссовки и футболку, он пробежал пару метров, пока вода не достигла пояса, и нырнул, окунаясь в пробирающий до костей холод и поднимая тучу брызг. Он никогда не любил плавать, а уж вытаскивать людей из ледяной воды ему уж точно раньше не доводилось. В первую секунду Артему показалось, что он совершил огромную ошибку – ледяной холод сковал все тело, и парню стало казаться, что он тонет. Дыхание перехватило – легкие словно сжало стальными тисками, отчего стало безумно не хватать воздуха. В панике, Артем начал беспорядочно бить по воде руками и ногами, силясь отогнать липкий, сдавливающий грудь страх. И в какой-то момент у него получилось. Он не помнил, как, не задумываясь, глотал холодную воду, что заливала лицо, как, не останавливаясь, преодолел половину озера, как нырнул, не дождавшись, когда девушка в очередной раз всплывет. Он давно потерял ее из виду. Прошло слишком много времени. Слишком...
Наконец, по всему телу медленно растеклось успокаивающее тепло, а озябшие и плохо слушающиеся пальцы стало приятно покалывать, когда он, обхватив потерявшую сознание девушку, рванул вверх, отчаянно крича под толщей воды.
Артема бил сильный озноб, трясущиеся руки не слушались, а каждый следующий шаг давался в стократ тяжелее предыдущего. Парень осторожно положил девушку на мокрый песок, а сам обессилено рухнул рядом на четвереньки. Перед глазами все потемнело. Но вместо того, чтобы собраться с силами и отдышаться, он привычным жестом коснулся шеи утопленницы, нащупывая артерию. Пульса не было. Как и дыхания. Запрокинув голову девушки назад и положив руки на грудь, Артем несколько раз с силой надавил.
– Раз, два, три…
Пятнадцать надавливаний на грудную клетку и два быстрых вдувания воздуха. Искусственное дыхание и непрямой массаж сердца – это все, что мог сделать Артем.
В какой-то момент парню показалось, что девушка зашевелилась. Артем поспешно прижался ухом к ее груди, надеясь услышать слабые удары сердца, но тщетно. Однако вместо того, чтобы продолжить реанимацию, он заворожено уставился на большой живот девушки. Осторожно положив на него ладонь, он почувствовал слабый толчок.
– Господи боже мой… Какой же я идиот, – выругался Артем, подхватывая девушку на руки и спеша обратно к лестнице.
Подъем наверх, казалось, тянулся мучительно медленно. Всю дорогу Артем не сводил глаз с мертвенно-бледного лица незнакомой девушки. Только сейчас он вдруг почувствовал исходящий от нее холод, словно он нес на руках глыбу льда.
Слишком долго.
Слишком много времени потеряно впустую.
Слишком поздно.
Когда парень, наконец, осторожно положил девушку на траву около столика с телефоном, ему уже почти удалось взять себя в руки, а выступившие на глазах слезы бесследно высохли. Он не знал, что ему делать, зато мог попросить помощи.
– Алло, – произнес Артем в трубку и сам удивился тому, как тихо и отрешенно прозвучал его голос. – Вы все еще здесь?
– Конечно. Что там у тебя?
– Мне нужна ваша помощь. Девушка из реки. То есть, там оказалось девушка. Это она тонула, – сбивчиво начал парень, после чего замолчал и, собравшись, коротко произнес: – Она беременна. И она умирает.
– Ты в этом уверен?
– В чем именно? – едко произнес Артем. – У нее третья стадия терминального состояния. Отсутствует дыхание и кровообращение.
– Клиническая смерть? Сколько прошло времени?
– Не знаю! Пять, может десять минут! Я не засекал время, я пытался ее спасти! А потом… понял, что она беременна. Я идиот!
– Артем, прошло уже несколько минут, как ты прекратил реанимацию. Вскоре наступит биологическая смерть. Ты лучше меня все это знаешь. И понимаешь. Только боишься в этом признаться.
– Ее еще можно спасти! Даже… Даже при необратимых изменениях центральной нервной системы ее организм сможет жить! И ребенка можно будет спасти!
– Ты сейчас говоришь об аппарате искусственного жизнеобеспечения? Артем, оглянись вокруг. Ты видел там нечто подобное?
– То есть, вы мне не поможете?
– Что тебя надо?
– Врач!
– Ты так меня и не понял. Мне очень жаль. Правда.
– Да вам плевать на меня! И на эту девушку с ее ребенком! Вы сидите где-то… – Артем замолк на полуслове, понимая, что закипает. Не сейчас. Он только потеряет драгоценное время. – Мне нужны препараты. Набор для реанимации. Я не знаю, хоть что-то! Тот же эпинефрин! Мне надо завести ее сердце.
– Часто наши желания ограничены нашими возможностями. И благородные поступки не исключение. Я не могу дать тебе то, чего ты хочешь. Но могу предложить кое-что другое. То, с чем ты знаком не понаслышке. Чем ты пользовался неоднократно. Ты справишься. И сможешь ей помочь. В кармане твоих джинсов. Посмотри.
Не понимая, о чем идет речь, Артем свободной рукой похлопал себя по карманам, с удивлением доставая из одного из них одноразовый пластиковый шприц. Даже не пытаясь понять, как он там оказался, парень разорвал упаковку, надел иглу на шприц, продолжая непонимающе смотреть на свою находку.
– Все просто, Артем. За последние несколько минут ты пережил целую бурю эмоций. Ты спас незнакомого человека, рискуя собственной жизнью. И все это время в твоей крови бушевал адреналин. Сейчас он вновь поможет тебе. Спаси ее. Всего один укол.
– Вы с ума сошли! Это не поможет!
– Чем ты рискуешь?
– Это… это абсурд! Этого недостаточно!
– Она умирает, Артем, ей уже все равно. Всего один укол. Решайся. Ведь ты же с детства мечтал спасать людей.
– Вот именно, спасать, а не делать вид, что пытаюсь помочь! – зло выкрикнул Артем, обессилено бросая трубку на стол и падая на колени рядом с девушкой.
Он все силился отвести от нее взгляд, но не мог. Его начинало трясти от всего происходящего. Хотелось закричать, закрыть глаза и убежать. Чтобы не надо было принимать решения, от которых зависят чужие жизни. Не надо было сходить с ума от собственной беспомощности.
Даже не поморщившись, Артем привычным движением ввел иглу в вену, набирая кровь в шприц. Потом точно также, без колебаний, впрыснул кровь девушке. Секунду ничего не происходил. А потом та вдруг вздрогнула и начала биться в конвульсиях. На губах выступила белая быстро прибывающая пена. В какой-то момент Артему даже показалось, что девушка открыла глаза. Но стоило ему посмотреть в них, как он поспешил отшатнуться – во взоре девушки читалась боль, смешанная с безумием. Нечто подобное Артему уже доводилось видеть прежде, когда умирающий человек проживал последние секунды своей жизни. И не просто проживал, медленно угасая, а горел изнутри, агонизируя в безмолвной истерике, утратив рассудок.
Неожиданно девушка успокоилась, замерев неподвижно, продолжая буравить своего спасителя безумным взглядом. С опаской Артем склонился над ней, проверил пульс и опустил веки, напоследок осторожно проведя ладонью по искаженному гримасой боли лицу. Все было кончено.
На негнущихся ногах он вернулся к телефону, поднес трубку к уху и долго молчал, наблюдая, как вдалеке на водной глади реки играют блики на удивление яркого, но нисколько не согревающего солнца.
“Интересно, оно здесь хоть когда-то садится? Похоже, что нет”.
– Садится, – донесся из трубки флегматичный голос старика. – Оно потухнет вместе с твоим разумом. Соберись, Артем, у тебя не так уж много времени. Кома берет верх, и ты это чувствуешь. Не сдавайся, борись.
Тишина. Артем, как ни в чем не бывало, наблюдал за уходящей за горизонт рекой, и больше всего на свете ему сейчас хотелось последовать ее примеру. Чтобы никто и никого…
– Ты меня не слышишь. Ответь мне. Скажи хоть что-то. Ты не можешь вот так взять и все бросить. Не верь тому, что видишь. Живи чувствами.
– Пусто. На удивление пусто, – сам не зная зачем, произнес Артем, даже не замечая, что говорит вслух. – Пусто как никогда. Ничего. Ни боли, ни разочарования. И это хорошо.
– С чего бы это вдруг? – в голосе старика впервые за все время их разговора промелькнули хоть какие-то эмоции. Всего лишь толика ехидства, но даже этого Артему было достаточно, чтобы взорваться и прокричать в трубку, до боли сжимая ее в ладони:
– Я только что убил человека, следуя вашему совету! Убил ее своими руками!
– Не руками. Этими руками ты отравил себя. Давно. А сейчас ты лишь передал ей этот яд. Ты научился ценить чужую жизнь. Так пойми теперь и то, что у каждого нашего поступка есть закономерные последствия. Даже у самых благородных. Даже у самых низких. И ты никогда не знаешь, когда это произойдет. Ты с десяток лет отравлял свой организм сотнями разных самых изощренных ядов. И вот, впервые в жизни решил помочь кому-то. Поделиться частью себя. Той своей частью, что была безнадежно загублена.
– Вы сами сказали, что это ей поможет! Это вы во всем виноваты!
– Это не я посадил тебя на иглу! Это не я вкачивал в тебя всю эту дрянь! И не я впрыснул ей яд в вену. Пойми ты, наконец, даже уничтожая самого себя, ты несешь ответственность за тех людей, что окружают тебя! За тех, что дорожат тобой и которым откровенно плевать! Ничего в этой жизни не происходит просто так. Каждое принятое или не принятое решение имеет свою цену. Ты уже свою заплатил. И не только ты. Как видишь, твой счет оплатил кто-то еще. И тебе теперь с этим жить. И умирать, понимая, что ты ничего уже не можешь исправить. Но даже у самой безвыходной ситуации, есть как минимум два решения.
– Да пошли вы нахрен со своей правдой жизни!
– Что ж, это решение. Нелогичное, но я вынужден считаться и с подобными.
Артем устало помассировал глаза, чувствуя, что уже не в силах понять происходящее. А уж тем более сопротивляться ему.
– Что вы имели ввиду, когда говорили про два решения?
– Все просто. Всегда можно просто смириться. А можно попытаться что-то исправить. Что-то, что окажется в итоге не менее важным. Что-то, что пусть и не позволит тебя начать жизнь с чистого листа, но зато ты сможешь вновь смотреть в глаза окружающих. Главное – это решиться на нечто подобное.
– И мне это сейчас поможет?
– Возможно. Все в твоих руках.
Артем вздрогнул, одернув от лица ладонь, которой он секунду назад прикрывал глаза. Сейчас он сжимал в ней холодный, блестящий на солнце скальпель.
– Главное помни, Артем, смерть умеет удивлять, если ты не мертв изнутри.
– Она… она уже мертва, – дрогнувшим голосом произнес парень, не сводя с девушки глаз.
– Она да, но у него еще есть шанс. Ты дашь ему этот шанс.
– Я не могу. Это невозможно. Я не хирург. Нельзя проводить подобную операцию здесь. В любом случае он не жилец.
– Откуда ты знаешь? Кто дал тебе право судить? Ты можешь лишь дать ему шанс. Остальное не в твоих силах. Ты не можешь спасти всех и каждого. Но ты можешь попробовать.
– Вы сошли с ума.
– Ты это уже говорил.
– Я помню. Я все прекрасно помню, – устало произнес Артем, отпуская трубку и наблюдая, как та с глухим стуком падает на землю. – Плевать.
Парень подошел к девушке, осторожно приподнял ее, укладывая поудобнее. После закатил промокшую и прилипающую к телу футболку, касаясь непропорционально большого живота. Даже сейчас ему казалось, что он чувствует, как ребенок шевелиться внутри.
“Интересно, о чем ты думаешь, малыш? Понимаешь ли, что произошло? Потерпи. Потерпи еще совсем чуть-чуть. Еще совсем…”
Рука почти не дрожала, в точности исполняя все, что было необходимо. Сама, повинуясь неведомым рефлексам, в то время как сознание Артема словно заволокло блеклой полупрозрачной пеленой, сквозь которую с трудом можно было хоть что-то разобрать. Или это на глазах выступили душившие его все это время слезы? Лишь один раз он вдруг на секунду отстранился и сдавил горло окровавленной рукой, чтобы не дать вырваться предательскому стону. Артем не мог позволить себе даже этой малой слабости. Потому что понимал, что иначе сорвется и не сможет довести начатое до конца. А он должен. Не кому-то и не перед кем-то, а просто потому, что сам так решил. Держать ответ перед собой сложнее всего. Хотя бы потому, что нельзя скрыться от самого непредвзятого, беспрестанного и вездесущего судьи – от самого себя.
Ругаясь про себя, Артем вытер пот со лба, не замечая, как размазывает по лицу кровь вместе с бегущими по щекам слезами. Откинул в сторону ставший ненужным скальпель и осторожно взял на руки маленькое трясущееся тельце. Звонки шлепок и парень счастливо улыбнулся, слушая душераздирающий крик младенца.
Все было кончено.
Прижимая к груди ребенка, Артем закрыл глаза, не желая больше ничего видеть. Самое главное – он спас его. А остальное не важно. Даже то, что будет с ним самим… не главное. Вся его пустая прожженная наркотиками жизнь вмиг наполнилась смыслом. Ради этой минуты стоило выживать все предыдущие годы. Он, сделал это…
Неожиданно Артем почувствовал слабые, но усиливающие подземные толчки. Он открыл глаза, наблюдая, как окружающий его мир распадается на части, словно неправильно сложенные кусочки пазла, уступая место ослепительно-яркому согревающему свету.
– Кажется, это конец, – вслух произнес парень, улыбаясь еще шире. – Не бойся, малыш, у тебя-то точно все будет хорошо. Просто не может быть по-другому.
– Поздравляю, Артем, – донесся из-за спины знакомый голос и почему-то парень знал, что его собеседник тоже улыбается. – Ты оценил чужую жизнь выше собственной. Понял, что каждое принятое тобой решение способно изменить чью-то судьбу. И, наконец, научился замечать неочевидное и идти наперекор страхам, в надежде исправить свои ошибки. Неплохо для одного дня. Большинство людей в нашем мире абсолютно не ценят жизнь, но только не ты и не теперь. Ты знаешь ее цену. – Голос переместился чуть в сторону и Артем был уверен, что теперь он должен был видеть его обладателя. Но вместо этого лишь бьющий в глаза ослепительный свет, заставляющий беспомощно жмуриться. – Но думаешь, стоило пройти через череду испытаний в своем собственном вымышленном аду и все закончилось? Ничего не закончилось, все только началось. Главные испытания ждут тебя там, в твоей повседневной серой жизни. Запомни, победить смерть нельзя, но рождая будущее, живя яркой жизнью, ты становишься бессмертным. Запомни это, и, быть может, мы с тобой больше никогда не встретимся.
Артема в очередной раз тряхнуло, и он почувствовал слабое приятное покалывание во всем теле. Все мысли тут же вылетели из головы.
Странный слепящий свет словно проходил сквозь парня, согревая его изнутри, заставляя закрыть глаза и улыбаться. Улыбаться неизвестно чему. Улыбаться навстречу неизвестности.

Олеся Башкатова
Выбор всегда за тобой

Сергей рассеянно посмотрел на часы. Глаза никак не хотели фокусироваться на серебристых до обидного маленьких стрелках, которые еще и бежали быстрее, чем его мысль успевала зафиксировать точное время.
- Ну чего вы… - обиженно проворчал мужчина встряхивая руку с часами, словно стрелки от того должны были сбавить ход. – Совсем что ли… пьяные…
- Вам помочь? – учтиво осведомился темноволосый франт, неведомо как очутившийся за столиком Сергея.
- Ой… - от неожиданности мужчина чуть не соскользнул со стула. – Ты кто?
Молодой человек белозубо улыбнулся и слегка склонил голову, словно его имя было столь известно, что не нуждалось в представлении.
- Позвольте. – все так же вежливо протянул он руку к часам Сергея. – Спешат?
Мужчина как завороженный без слов стянул часы с руки и протянул щеголеватому парню. На вид тот был чуть ли не вдвое младше, да еще и одет как-то не так. С излишней помпезностью.
Черный костюм тройка идеально подогнанный по гибкой точно рапира, фигуре, явно не дешевый, сшитый вероятно у какого-нибудь модного кутюрье по личному заказу. Черная классическая сорочка и белый шелковый платок, повязанный на манер галстука, скрепленный притягивающей взгляд булавкой с маленьким черным камнем, с какой-то чертовщинкой в блеске.
Щеголь поднес часы к уху, внимательно прислушался к ходу и щелкнув по стеклу отполированным до блеска ногтем одобрительно кивнул.
- Хорошие часы. Командирские. С историей.
- С историей… - вздохнул Сергей, надевая часы обратно.
- Десять минут первого. Что же такой человек как вы может делать в столь – щеголь брезгливо отодвинул от себя опустошенный пивной бокал – популярном месте, утром субботы? Доктор наук, герой страны, отец двоих детей и вдруг в грязной заштатной пивнушке встречает выходные…
- Жизнь такая, вот я и…
- Хм, я всегда считал, что если любить – то королеву, если рисковать – то жизнью, ну и если пить – то явно не пиво… «Желтогановского ликеро-водочного»…
- Эх… - Сергей убито схватился за голову, словно сдерживая мысли, разрывающие ее изнутри и сдавлено всхлипнул. – Жизнь – дерьмо.
- Ну – ну, голубчик, это спорное утверждение…
- Чего уж там! 49 лет, на работе унижают за копейки, жена пилит за все подряд… дети… не разговаривают со мной даже… и где ведь упустил не пойму! 49 лет, а я и мира-то толком не видел, жизни не пожил, а уже язва… бессонница… кредит… И главное ведь не могу никак понять – если жизнь дерьмо, то кем нужно быть, чтобы там на поверхности плавать?! Вот скажи мне, ты-то уж знаешь!
- Ну… - задумчиво нахмурился щеголь, перекинув ногу на ногу, - Там тоже разные люди. И для них тоже иногда жизнь – дерьмо. И не все справляются.
- Да как же… богатые тоже плачут… им-то, небось, не приходится до зарплаты у соседей деньги на хлеб занимать…
- Ну не на хлеб… но на бизнес. Это пропорции – чем выше по социальной лестнице, тем больше нужно денег на хлеб. А люди, они везде люди.
- Все равно… - тяжело вздохнул Сергей – устал я. Смертельно устал. Ничего больше не хочу – сил ни на что нет!
- И что же вы хотите этим сказать? – франт внимательно заглянул ему в глаза.
В его темно-карих, почти черных очах было что-то необъяснимо знакомое, располагающее…
- Я решил… револьвер наградной дедов… один патрон… но он рабочий… я давно уже…
- Дорогой мой, раз решили стреляться, то говорите прямо.
- Решил. Еще год назад.
- Хм… и до сих пор не осуществили? Нет, это не серьезно.
- Думаешь не смогу? Струшу? – начал распаляться Сергей.
- Что вы! И в мыслях не было! Просто с чего вдруг весь мир решил, что смерть – выход? Смерть, это дверь, а вот куда она ведет еще не известно…
- Я материалист. – Категорично заявил Сергей, залпом допивая остатки «Желтогановского»
- В таком случаи самоубийство – просто преступление над собой, а не акт милосердия. То, что вас не станет, не значит, что вам станет легче – вас просто НЕ СТАНЕТ. Вы только вдумайтесь в это страшное слово – это не безбрежный покой и умиротворение – это ничто и уходить из этого мира вы будете с болью и страхом.
- Ты меня не отговоришь. Все равно ничего уже не исправить – моя жизнь кончена, осталось только точку поставить.
- В таком случаи, - помолчав с минуту, ответил франт, - могу предложить альтернативу. Друг привез мне из дебрей экваториальной Африки уникальнейший препарат – органический яд огненной ящерки милосердного действия. Он убивает медленно в течение часа, при том не испытывается никаких болей, человек просто засыпает, а перед тем целый час спокойно живет. Вам хватит доехать до дома, обнять жену, позвонить детям и главное соблазна далее растягивать каторжную жизнь не будет.
«Как? Прямо сейчас?» – мелькнула в голове Сергея трусливая мысль. «Сейчас» решительно ответил он сам себе.
- Давай свой яд. Нет сил терпеть больше эту сучью жизнь.
Франт смерил его понимающим взглядом и ободрительно улыбнувшись, вытянул булавку из галстука, демонстративно поднеся ее к лицу Сергея.
- Вот. Всегда ношу с собой на всякий случай. Один укол – и вы уже живой труп.
Сергею показалось, что кончик иглы перед его глазами зловеще блеснул фиолетовым.
То ли от страха, то ли от волнения хмель туманивший голову минуту назад тут же испарился и к сердцу начало подступать неприятное холодное чувство, словно его уже укололи и час вот-вот отмерит последние секунды…
- Коли. – Сергей сглотнул предательски подступивший к горлу комок. – Сам не смогу – руки трясутся.
- Извольте! – Обиделся франт. – Я – не убийца. Если решили, то сами. – И аккуратно передал ему изящную булавку с искристым черным камнем на вершине…
- Яйцо в утке, а игла в яйце… - нервно хохотнул Сергей, поднося отравленную иглу к левой ладони. Игла замерла в сантиметре от кожи и никак не могла двинуться дальше. Руки Сергея тряслись все сильнее, в голове звучал шум прилившей крови, на лбу выступила испарина.
Франт с кривой ухмылкой наблюдал за страданиями мужчины, не мигая, затаив дыхание. Словно ребенок в цирке перед грандиозным трюком эквилибриста.
- Сергей! – вдруг крикнул он.
Рука мужчины дернулась, всадив иглу до половины в ладонь.
- Ах… - сдавленно вскрикнул Сергей, встряхнув пронзенной рукой, точно дотронулся до горячего.
- Что ты… что ты наделал?! За… зачем?! – оторопело уставился он на франта.
- Иногда шаг вперед – результат хорошего пинка под зад. – Весело подмигнул ему тот.
- Ты! Ты Дьявол!!!
- О… ну что вы… - рассмеялся щеголь, - я бы знал!
- Ты убил меня!
- Отнюдь! Я лишь предоставил вариант, а убивать себя вы решили сами, не знаю точно когда, но видно очень давно.
- Я… я…
- Советую вам, бережнее относится ко времени - у вас не так много осталось… уже даже меньше часа… - подтвердил франт, мельком глянув на выуженный из брючного кармана золотой брегет. – Тик – так, тик – так…
- Будь ты проклят! – истерично крикнул ему в лицо Сергей и, развернувшись, побежал к выходу из полупустого бара, сопровождаемый задорным хохотом щеголя.

Не веря в произошедшее Сергей, спотыкаясь, шел по темной улице, то медленно, то словно ощущая шаги смерти за спиной переходил на бег.
В голове крутилась каша из самых разных мыслей – университетские годы, война в Чечне, то как он вытаскивал из-под обломков подорванной машины товарищей, мать встречавшая его со слезами, Юля, смотревшая на него как на героя, дождавшейся его и затем ставшей его женой. Сынок Максимка, дочка Анечка, похороны его матери, успехи в науке, даже злосчастная ипотека тяжким бременем свалившаяся на его обывательские плечи… все крутилось в его голове снова и снова не давая сосредоточиться на чем-то одном. А потом к сердцу вдруг начинал тянуть лапы ледяной ужас… закрывая моменты жизни черным словом СМЕРТЬ.
Сергей часто думал о смерти как об избавлении, но сейчас добрая подруга отчего-то превратилась в мерзкую неотвратимую неизбежность… чуть ли не более страшную, чем предшествовавшая ей беспощадная жизнь…
Не помня как, Сергей добрался-таки до квартиры и, напрочь забыв о ключах, вдавил до упора дверной звонок. За дверью раздались торопливые шаги, загремели замки, дверь отворилась, и он лицом к лицу столкнулся с женой.
Юлька, его Юлька. Сонная, в старом выцветшем халатике поверх ночнушки, нахмурилась, принюхиваясь к запаху алкоголя и уже хотела что-то сказать, как вдруг…
- Прости меня. – само сорвалось с губ. – Я так виноват… я такой дурак… такой эгоист…
Внезапно пришло острое осознание того, что он не подумал, что собственно станет с ней и с детьми, когда его не станет. Что некому будет платить ипотеку. Некому будет работать, чтобы элементарно кормить их. И все это еще сильней сдавило сердце Сергея. Он упал на колени перед женой и едва сдерживался, чтобы не завыть в голос.
- Ну что ты, Сереж? Пойдем в зал, пойдем… я тебе чай с ромашкой заварю… Сереженька, пойдем…
Она усадила его в кресло и села рядом, успокоительно шептала что-то на ухо, укачивала словно младенца…
А Сергей думал, какая она все-таки хорошая и как он ее на самом деле любит… и пилила она его только потому, что и сама очень устала… а у него, доктора наук, ни разу даже мысли не возникло поговорить с ней по душам…
А потом Сергей вдруг увидел часы, на стене над их стареньким телевизором… оставалось всего 7 минут!
Каких-то семь минут! А что дальше…
Страх… непередаваемый страх охватил Сергея.
Он не знал что делать, в голове бились ядовитые мысли о том, что он столького еще в жизни не сделал – не помирился с дочерью, не поговорил с сыном… все, что раньше виделось неподъемной ношей, теперь казалось сущим пустяком по сравнению с надвигающейся черной бездной… абсолютной пустотой… квинтэссенцией ужаса…
- Сереж, что с тобой? – обеспокоенно посмотрела ему в глаза жена.
- Юль, слушай и не перебивай! – взмолился Сергей. – Я люблю тебя и всегда любил, что бы не случилось я хочу, чтобы ты помнила это!
- Сережь?
- Аньке скажи, что я был… не прав… что не важно кто ее избранник, лишь бы любили друг друга, скажи ей что я прошу у нее прощения за все… за все те слова… И Максимке скажи, что даром мне не нужен этот институт, лишь бы он был счастлив… и ты меня прости… я виноват!... Я так перед тобой виноват! Если бы только можно было вернуть все назад!!!
- Сережа, да что случилось-то? Сейчас, подожди, я чай с ромашкой заварю и все расскажешь…
- Нет, погоди…
Время пришло.
Юля торопливо скрылась за дверями кухни, и Сергей остался один.
Время словно замедлилось, расплылось размазанное по пространству.
В голове больше не было мыслей, только ласковый серый туман, скрывавший в своих клубах часы…
комнату…
люстру…
и медленный стук сердца, точно эхо отдававшийся в висках…
пум…
пуум…
пууум…

Кто-то чихнул над самым ухом. Да так громко, что голова буквально взорвалась ноющей болью.
- Мужчина, мы закрываемся. – Раздался недалеко неприятный гундосый голос официантки.
Сергей потянул руки к слезящимся от света ламп глазам, что-то выпало из его ладони и дзынькнув упало под стол.
Сдерживая подступившую к горлу тошноту, Сергей наклонился и поднял с пола небольшую золотую булавку с искристым черным камнем на вершине.
Он не сразу ее вспомнил, но когда черный бриллиант игриво подмигнул ему…