Пузатый будильник, увенчанный бронзово-медными колоколами, гордо помалкивал, до поры до времени. Механизм был заранее взведён, словно курок, и нацелен на шесть ноль-ноль. Шестерни слаженно ворочали секундную стрелку без изменений ритма. Благо, в часах нет шестерёнки, которая мнит себя батарейкой, как лаборант по имени Виктор, который целеустремлённо и неспешно, ведь проделывает это сотый раз, сваливает работу на подчинённых. Причём подчинённых-то у него нет (!), но его работу коллеги выполняют исправно (?!). Созданному из чертежей и мыслей механизму в отличие от жизни, что очень прискорбно, хитроумных и нахальных шестерёнок не видать. А парнишка, надо учесть, одарён не только талантом, но и математическим складом ума. Этим он выделяется на фоне подчинённых, да и кандидат наук как-никак. «Виктор непременно будет доцентом, но своими ли руками?..» скептически выпалил однажды Кирилла Глебович…
Старший руководитель лаборатории на железной армейской кровати ворочался с боку набок. Страдальческая боль в костях, суставах и пояснице - безумолчно стихала, но не проходила. Кирилла Глебович ощущал себя подопытной крысой, которую силком засунули в клетку у приоткрытого окна и заставили бегать по колесу-барабану. И нет конца и края холоду и жару…. Сердце рвалось из груди, но сон не отступал ни на секунду - сменял образ за образом и растворялся в воспоминаниях.
* * *
Февраль пятьдесят пятого был морозным, но в стране наступала оттепель. Сталин уже залежался промеж сукна да бархата в Мавзолее, о его культе личности ещё не ведали, а посему, считали преемником Ленина. А наместник Сталина – Берия, был красен как солнышко в погожий день, но по приговору соратников – с лёгкой руки Маленкова – стал матово бледен (так иногда случается с людьми, если против них заговор, тут пощады не клянчат, да и не у кого…). Обвинили в смертных грехах, и без скорби со стороны пролетариата - расстреляли, а затем погребли где-то далеко-далеко, а может и близко – неизвестно…
В деревеньках по всей стране, не без интереса партии и правительства, стали выращивать замызганные до желтизны заграничные кочерыжки, а также, колхозам, поручили выкупить технику для возделывания землицы, но в отличие от первого второе вышло боком. В городах строительство «сталинок» не теряло темпа, так как «хрущёвские» стройки созидались только в планах. Вот так страна преображалась, как и её рычаги и аппараты.
Одна счастливая семья, благодаря знакомствам мужа, въехала в трёхкомнатную квартиру. Эти хоромы нисколечко не походили на коммуналку, в которой ранее ютились. С порога вдаль уходит длинный коридор. В нём справа кухня, гостиная налево, в конце санузел, и не простой – раздельный, ещё две спальни супротив друг друга: одна из них поменьше – детская, вторая - размером как гостиная, а в ней: супружеское ложе, сервант с посудой с хрусталём, да мебель, не сказать что дорогая, но сделана на совесть. Удачное вложение трудов в столь райский уголок.
Солнце скрылось за горизонтом довольно давно, а плотные шторы не пропускали пепельный свет от молодого месяца. В комнате царил полумрак. Прикроватный свет выхватывал из темноты лишь очертания фигуры. Человеку на вид было пятьдесят-шестьдесят: голова с залысиной в пепельных волосах и вдумчивым взглядом под густыми бровями. Его взор буквально впивался в неизданный, и даже запрещённый роман Ивана Бунина «Окаянные дни». Местами Глеб Викторович заострял внимание на мелочах, где-то вздыхал с умиротворением или морщился и опускал пару абзацев и это ни сколечко не странно…
Воспоминания молодости тягучим клейстером ложились на строки: трясина рукописного текста затягивала в атмосферу минувших лет, а годы службы, на высокой должности полковника госбезопасности НКВД, выделяли контуры и освещали штрихи. Подписки о неразглашении, которыми будто «гирляндами ёлка» он украшен в своё время с головы до пят проясняли контуры. А штрихи - это заговоры, пытки немыслимые простому обывателю, и многое-прочее… Ведь в прошлом, по долгу службы, приходилось изобличать врагов народа и мучить безвинных коммунистов – куда без этого. Времена такие…
И вдруг, громыхнуло!
Звонок!
Звонили в дверь… и это в третьем часу ночи!..
Прозвучал он настолько навязчиво и вызывающе, что невольно потревожил мирно спящую жену.
Одеяло шевельнулось, и кровать натужно заскрипела. Показалось заспанное личико. Жена зевнула и потянулась, чуть стягивая с себя одеяло ногами; разлепила веки, обнажая сонные глаза небесного цвета, казалось, мутная ряска покрывает бездонные озёра, дно в которых стремительно уменьшились от света. Она буднично заговорила:
- Кирюша плачет или мне приснилось? – видимо спутала звонок и плачь ребёнка, ну, конечно же, спросонья не угадала, оно и понятно, разве может металлический лязг походить на голос сына?.. Вот и Глеб подумал что «нет». Стараясь не пугать и как можно ласковее объяснить причину, он глянул в её сонные глаза, они были мутны, но в тоже время так прекрасны, что хотелось любоваться ими вечность, и вздыхая пояснил:
- Кирилл спит ещё, – муж продолжал тихо, смиренно, без злорадства. - Это за мной, дорогая… пробил час, - старательно закончил, и так нарочито спокойно, что на лице не дрогнул не один мускул, даже взор остался прежним: вопрошающим, строгим и вместе с тем усталым. Такой взгляд, у глубоко-любимого мужа и отца шестилетнего сына, многозначительно говорил обо всей серьёзности сказанного. В отблеске замаячила грозовая тучка. Не только над ним, над всей семьёй и возможно - роднёй.
Сердце всё быстрее набирало обороты, учащался пульс, а симпатичный румянец сменяла меловая белизна. Наталья ловила ртом воздух, задыхалась, силилась что-то сказать и не могла проронить ни слова. Жена поняла, что за гости нагрянули.
Глебу Викторовичу друзья-соратники намекнули «грядут перемены». Он всё понял, как говорится с полуслова. За ним обязательно придут из НКВД или МВД, а может КГБ, их сейчас не разберёшь, но люди серьёзные, какой аббревиатурой не назови. Ожидать веления рока, когда всей кожей ощущаешь хоть и холодный, но всё же ветерок свободы, ой как не хотелось. Появилось желание жить и дышать как можно глубже могучей грудью, но главное, не потянуть за собой семью, когда перекроют кислород.
Свою идею он крутил по-разному, но терзания разума оказались напрасны, для него выхода нет, а вот для семьи – есть! И закрутилось, завертелось… вход пошли старые связи, все мыслимые и немыслимые доводы, засуетились друзья, знакомые и даже врагов припёрли к стенке. Он приготовил и документы, и место жительства в Украине, которое оформлено на фиктивное лицо, и денег немалую сумму отложил, и людей проверенных подключил, в общем, приготовился заранее - предчувствуя неминуемое. Наступил момент “Икс”, а это значит, пришёл конец семейной идиллии и, возможно, самому Глебу Андросову.
Одарил недовольным взглядом жену и тяжело вздохнул, затем заговорил скучным, монотонным голосом лектора:
- Не волнуйся, всё будет хорошо. Соберись, и скажи уж им “Кто там”, а то народ нынче вспыльчив, - череда коротких звонков, как будто в подтверждение сказанного, разнеслась по квартире. Видимо те, кто хуже Татарина – изрядно нервничали, и он продолжил наставления более спешно и эмоционально:
- Не доводи до греха, ведь у Кирилла скоро именины, - с сожалением вздохнул и потёр ладонью шею. Убрал рукопись в столик и оглянулся на жену. Та, уже накинула халат и шоркала по полу домашними тапочками на несгибаемых ногах. Быстро оценив обстановку как критическую, он не стал сдерживаться и, перерезав ей путь, обнял за талию и впился в губы страстным поцелуем. Расчёт был прост и ясен. И этот финт воздействовал с пол-оборота: к лицу прилила кровь, в глазах вспыхнул пожар, тело напряглось, будто налилось живительной влагой, а страх исчез сам собой, словно его и не было вовсе. Муж подарил ей уверенность в завтрашнем дне, хоть и мимолётную, но её хватило, чтобы отпустил нервный мандраж. Ей стало спокойно. Умиротворилась.
Глухие удары в дверь под пронзительный звон отрезвили обоих. Глеб взялся натягивать штаны, а Наташа вышла из комнаты и направилась к входной двери, из-за которой, не переставая, доносились настойчивые удары. Шла твёрдой походкой, гоняла носом жаркий воздух, взялась за ключ и провернула на пол оборота, но опомнившись, спросила:
- Кто там? – сердито буркнула на дверь.
- Что же вы - Наталья Викторовна на звонок не отвечаете? Мы товарищи вашего мужа, из КГБ, - в интонации чувствовалось лёгкое презрение. - Или вы гостей на пороге держать изволите? – с мерзким вызовом продекламировал последнюю фразу ночной гость.
- Глебушка давно не работает в НКВД, - ласково отозвалась, словно не заметила тона гостя, но наставительно произнесла. - Вы, наверное, всех соседей перебудили! и почему так поздно?
- Нам надо поговорить с Глебом Викторовичем. Это безотлагательно! – и тут же пояснил - Не откроете сами, снимем дверь с петель. Доходчиво объяснил? – мирно и доверительно произнёс комиссар по особо важным поручениям, и выбора не было. Он чувствовал, что она тянет время, но не беспокоился. Дом был окружён, даже на чердаке находились преданные люди. Операция была продумана до мелочей. И до последнего часа не один сверчок не знал, какой ему отведён шесток в операции по задержанию хоть и бывшего, но полковника НКВД. А это вам не шутки, в самых верхах операцию планировали.
Наталья отступила на шаг, испугавшись, что они тут же кинуться вышибать дверь, но тяжело выдохнув, сообщила:
- Ну ладно, раз товарищи, я вам открою, только халат накину – не обратив на ворчание из-за двери внимание, которое после приглушённой реплики прекратилось, пошла в комнату. Но не в спальню, а ту, что напротив – детскую. Отворив дверь, она заглянула. Кирюша спал сладко и размашисто раскинул ноги и руки по кровати. Сын видимо не слышал, как нагло ломились в квартиру совершенно не знакомые люди. Наталья подошла, наклонилась к нему и поцеловала в лоб, нежно погладила, лаская рукой взъерошенные волосы, как бы успокаивая. Он не проснулся, лишь приподнял голову, посмотрел на силуэт матери у двери в коридор и тут же уткнулся в подушку, намеревался досмотреть сон.
Прикрыв за собой дверь, Наташа заглянула в спальню. Глеб стоял у зеркала, в парадном мундире, - жена заблаговременно отутюжила и подготовила его к дню победы, - пристёгивал ордена и медали, коих было немало. Одна из медалей выполнена из серебра. На аверсе - герб-символ органов госбезопасности НКВД СССР: овальный щит, дополненный сверху обнажённым мечом, скрещёнными серпом и молотом, а также лентой-вымпелом с надписью: «НКВД». По радиусу крупно: «За отличную стрельбу». Ей он гордился особенно.
Муж заметил вошедшую жену, но не подал вида, лишь пристегнул и поправил заслуженные награды, а вот потом - посмотрел, подмигнул и поднёс руку к козырьку, отдавая честь. Жена поняла, он готов. Натянуто улыбнулась и отправилась к двери, на пути мысленно подбадривая себя: «Он вернётся», «Он обязательно вернётся»...
Глеб Викторович дождался выхода из комнаты жены, открыл кобуру и достал Маузер 1910. «Как символично» деловито подумал он и ощутил пальцами чеканку, то есть надпись, чуть выше рукояти «Г. В. Андросов», где аббревиатуру с иронией комментировал как «Герой Войны», вот только какой, не упоминал вслух. Ласково коснулся затвора и передёрнул податливый механизм, промелькнули военные и предвоенные годы, все тяготы и лишения прошлых лет, все горести и обиды, которые унесли с собой павшие товарищи по оружию, участники заговоров и ненавистные предатели Родины. Напоследок кинул презрительный взгляд на початую пачку патронов и направился в коридор.
Наталья Викторовна повернула ключ в двери, и она со скрипом и быстро распахнулась. Наталья еле успела, но всё-таки отпрянула в сторону. Три человека в шинелях и нашивках на рукавах - это не считая погон, в которых жена не особо разбиралась - протопали в коридор с оружием наизготовку. Четвёртый - здоровенный детина с густыми бровями и колючим взглядом - прижал Наташу к вешалке и не двусмысленно ткнул дулом в ребро. Она попыталась что-то сказать, но не успела. Громадная, потная рука, словно лапа гориллы из привозного зоопарка, легла на лицо, намертво сковала челюсть и вдавила губы. Злость и отвращение переполняли Наталью, но холодное дуло служило контрастным душем – пришлось смириться. Гариллообразный, такое впечатление, чувствовал её негодование, и поэтому сердито произнёс:
- Не мешайте работать, - и тут же перевёл взгляд на коридор. Он попросту потерял к ней интерес, но дуло предусмотрительно не убрал и хват не ослабил, работа есть работа, какая бы она не была.
Глеб Андросов появился в коридоре и замер перед безмолвной картиной. Тишина зазвенела. Его «маузер» смотрел дулом в пол, гости же не стеснялись, их оружие - два автомата «АС-19П» и один видавший виды старенький «ТТ» - было направлено на него. Немая сцена продолжалась секунд десять - даже муха не пролетела, но и не сезон ведь.
Комиссар не без интереса посматривал на облачение подполковника НКВД, прям как птичка на удава. Вид самый что ни наесть парадный, но сам он был мрачный и даже, пожалуй что, сердитый. Ещё бы! У них козырь в виде жены и преимущество в людях и оружии: как по калибру, так и по скорострельности. До него было метров семь, не больше. Этого вполне хватит для меткого выстрела. Но, он нужен им живым, инструкции ни кто не отменял, но и самооборону, если подумать, тоже. «Вот же лис» чуть ли не вслух выпалил комиссар «Патовую ситуацию свёл к абсурду, гроссмейстер хренов… придётся вести переговоры» и он тихо и обстоятельно начал:
- Глеб Викторович, мы не показательную казнь для вашей семьи пришли устраивать. Только арестовать.
- Ваши обвинения в мой адрес прозвучат абсурдно. Публичная казнь – тем более… - на полном серьёзе, да с металлом в голосе парировал он, а пальцы сами проиграли чечётку по рукояти. Звук донёсся до слуха каждого. Все кроме комиссара напряглись, а он стал только серьёзнее...
- Это не нам решать. Вы сами понимаете, мы люди подневольные. Ваше здоровье, в Ваших руках! Бросьте пистолет на пол и руки за голову.
- Это оружие мне презентовал товарищ Ежов. Без своего оружия, я не сдвинусь с места, – он откровенно их провоцировал и понимал, труп им ни к чему.
- Медленно положите его на пол. Даю тебе слово, при выходе из квартиры мои люди вложат его в кобуру… «предварительно разрядив» - додумал он.
- Раз мы достигли панибратства, то отпусти жену. Она здесь без надобности. Это моё условие.
- Хорошо. Я согласен, - чуть кивнул головой Комиссар, а после несколько секунд раздумий, добавил. - Только смотри, без фокусов, – не сводя глаз с полковника, произнёс комиссар. Он просчитывал варианты и понял намерения полковника, он не сдастся. Но свою договорённость Комиссар должен выполнить. Слова на ветер он не бросает. Поднял левую руку и жестом отдал приказ продвигаться вперёд, при этом не на секунду не отводя взгляд.
Процессия выдвинулась вглубь коридора, чтобы жена не перекрыла линию огня, но добралась до кухни. Глеб Андросов занервничал, и жена начала инстинктивно паниковать, даже пытаться высвободиться. Ни кто ещё не чего не понимал…
Глеб услышал шаги в комнате, и дверь потихоньку отворялась внутрь, как в замедленной съёмке к фильму ужасов. В дверях появилась фигура сына. Отец немедля разжал пальцы и расслабил хватку, - пистолет полетел на пол, - а рука метнулась к ручке двери.
Прогремела очередь… У одного из бойцов сдали нервы… Ну и ситуация…
Пули прошивали тело от ног, до шеи и впивались в дверной косяк, дальше он не видел. В лицо ребёнку фонтаном хлынула кровь. Пуля перебила артерию. Кирилл зажмурил глаза и тихонько вскрикнул. А разлепив через секунду веки, увидел, как отец скатывается по стене на пол, в то же время, из шеи толчками выплёскивается кровь. Глаза потускнели. Кирюша выходил в коридор и подбирал пистолет из разрастающейся багровой лужи…
Наталья вырвалась (с такой силой, что гариллообразный неплохо приложился черепом о стену), метнулась в ту сторону, на неё нацелилось несколько стволов и тут же опустилось, после резкой команды, её перехватили, надёжно сцапали, едва удерживая, она бешено вырывалась, испуская что-то среднее меж рычанием и рыданием, смертельно бледная, не отводя глаз от мертвеца.
Комиссар закусил губу до крови, обернулся к покойному и замер.
У тела стоит шестилетний мальчик залитый кровью и держит пистолет в руках…
Мама кричит и сопротивляется, тело отца подрагивает. Кирилл направляет дуло на человека, который не сводит с него глаз, зажмуривается и нажимает на спуск. Но вместо выстрелов (!) раздаётся протяжный звон…
* * *
Кирилл Глебович вырвался из цепких лап сна. Опустил ноги на холодный пол и машинально вдавил ладонями взмокшее лицо. Будильник не унимался, а отключать сил не было - да и терпеть истошный звон тоже. Вот и слушал нехотя, будто в трансе, пока тот не смолк... Только тогда он смог естественно, насколько это возможно спросонья, спокойно размышлять, а ведь было над чем, хоть сюжет и не нов…
То, что тяготило душу каждую ночь, то - что отпечаталось в памяти обжигающим мозг клеймом: семейная драма из далеко минувшего детства, смесь воспоминаний и маминых объяснений, были они зрелым личным мнением или только домыслами – всё смешалось… Он силился объять умом: “Кто виноват?!” Ответа нет…. Но он неумолим и начинает перепалку в монологе…
“Что думал мой отец? В глазах его читался страх, правда, я это понял, лишь повзрослев, но этот взор мне никогда не забыть…
Что это был за шаг? Взвешенный или решительный? И то, и то – подходит, но что из них реальность?..
Что сделал он? Пожертвовал собой? Или случайность?.. Ответа нет. Быть может по-другому…
Чего же он хотел? Спасти нас? Или себя? от лагерей и страшных пыток...
А если план. Он знал, на что он шёл! Но нет…, ещё раз нет! Я видел страх. Я не мог…. Не верю!
А если да, он мог остаться жив! А может, не хотелось вечно бегать? Догадку объясняет пистолет. В нём магазин пустой и это не случайность.
Зачем он дёрнулся?.. Я не мог.… Не верю!..
Он сделал всё обдуманно! Я не причём…
И ясно всё как божий день: мне и матери сохранили жизнь; отца – позволили похоронить, по-человечески. Это многого стоит. Но цена – велика”.
Кирилл Глебович мысленно уговорил себя и перенаправил поток буйных мыслей в другое русло: "Начинается опять круговерть, в который раз, хватит бессмысленно терзать разум, лучше отвлечься и как можно быстрее. Это единственный способ не зациклиться. Жаль лаборантка Катенька не попадает в мои сети, это бы меня надолго отвлекло. Ну что ж… наступил новый день, а завтра,… а завтра будет – завтра, и точка”.